Gloria excelis Deo in saecula saeculorum
История жизни Раймунда Кордоверо, прозванного впоследствии Эсхатологом
Мои отец и мать были скромными тружениками при монастырском скриптории. Отец переписывал наименее ценные рукописи, принося их домой, а мать закупала перья и кисти, тонкий пергамент и присыпку, отправляясь порою за ними в другие города. Потому, счастливый своею судьбою, с самого раннего детства проводил я всё своё время среди книг и писцов, помогая отцу. Потому и читал вскоре свободно и многую часть своего времени проводил в монастырском скриптории, ибо не все рукописи возможно было выносить за его стены и писцам. За этим, каюсь, и вступление моё в братию не было стремлением ухода из мира в царство Господне, но стремлением к знаниям, кои можно было получить, будучи монахом и имея потому доступ к богатейшим библиотекам христианского мира. Потому мне, грешному, и было послушанием наипервейшим уход и досмотр за скрипторием, ибо в книгах, мнилось мне, заключена вся мудрость мира, и не знал я, что самое книги и все знания в них есть милость Божья и частица его, и кто познает Бога, тот умножает свои знания, ибо слово, через которое обретаем мы знания, было Бог.
Но вот, когда юные годы мои уже прошли в подобном греховном заблуждении, встретил я Человека, отвратившего мой ум от мира и повернувшего глаза души моей к истинному источнику света, а не к отражению его в несовершенном зеркале природного. И человек этот ходил по всей нашей местности и укреплял души смущавшихся, и говорил, что верою, молитвою и постом надобно искать пути к свету. И когда проникся я духом его речей, просветленный, пал я ему на грудь и умолил взять в спутники, ибо слаб был душою и боялся сойти с истинного пути без водительства его и руководства. Настоятель нашего монастыря не противился моему уходу, и в то же лето исшед я из стен монастырских и ходил повсюду с Целестином, и внимал ему со смирением и робостию. По прошествии же нескольких лет окончилось наше хождение по землям гишпанским ( ? ), Тундурским и Италийским ( ? ), ибо был мой наставник призван на престол святого Петра и больше уже не мог подобно простому монаху ходить по землям, неся толкование учения. Тогда и собрал он нескольких верных людей из удаленных друг от друга монастырей и направил в Брутанию, где народ нуждался в примере истинной веры больше, чем в других областях, ибо народы, там проживающие, ведут свой род от греков, и сходны с римлянами, а потому вера католическая, принятая римлянами, должна быть насаждена и меж теми достойными народами. Таким образом, расстались мы с моим наставником на долгое время, потому как он, видя мои успехи и зарождающуюся твердость веры, но, видя также и сомнения мои, происходящие от излишней мягкости, поставил меня над братьями в деле восстановления и укрепления монашества и чистоты веры на Альбионе.
Так и поехали мы на Альбион. Не стану рассказывать увиденное нами по дороге, ибо печальны будут рассказы и настолько горьки воспоминания о франкских землях, что в половине пути до Брутании часть братии была охвачена сомнениями, и лишь благодаря настоянию [благословению] Папы смогли мы преодолеть их и продолжить наш путь, ибо такова была его вера и воля, что и на расстоянии многих месяцев пути вселяла она твердость духа в братьев, рассеивала туман сомнений разуверившихся, укрепляла сердце убоявшихся. Подготовленные виденным в землях франков, не удивились мы, узрев наконец монастырь, в который так долго добирались, ибо нас уже не удивило, что из всех строений в лучшем состоянии содержался виноградник, а стены и самое камни святого обиталища были разрушены, все находилось abdominatio desolationes (в мерзости и запустении). Сразу же по приезду начали мы всей братией восстановительные работы и уже через полтора года почти восстановили монастырь наш до его былого величия. Приехав же, нашли мы из всей многочисленной братии лишь брата Ламберта, хранителя виноградника, да молодого послушника, желавшего научиться лечению травами, которого взял в ученики брат Дувиан, старейший из прибывших монахов, травник и умудренный лекарь самых гуманистических воззрений, ибо считал он, что и язычник, равно как и христианин, должен получать помощь и сострадание, ибо и на него простирается в своей неизмеримой глубине милосердие Божие. Уже через короткое время этот молодой послушник стал монахом восстановленного с помощью жителей окружающих деревень монастыря, куда уже стекались паломники из-за привезенной нами из Рима святыни - ноги святой Надежды. Именно от этих паломников отпала девушка, которая впервые поставила нас перед конфликтом сосуществования христианского (не могу сказать католического, ибо были среди нас и заблудшие души, совлеченные с пути истинного измышлениями ария) и языческого населения и местных «волшебных» существ. Девица эта пришла к нам в обитель уже вовсе больной неизвестной болезнью, которую братьям удалось изгнать, да к тому же и проклятой неизвестным, но, видимо, «волшебным» существом из местных холмов. Затем дошли до нас вести, что соседи нашего монастыря с запада, называемые Замком Печальной стражи, также прокляты, причем прокляты так, что не церковными обрядами и не молитвами снималось это проклятье, но исключительно принятием единственного правильного решения. Кроме этих трудностей оказалось, что травник наш, хотя и умудрен годами, но не знаком с местными травами, потому пришлось ему потратить множество времени и сил на сопоставление свойств трав, произрастающих в этом краю с травами своей солнечной родины Италии, в чем и помогали ему языческие травники и лекари, отбросив ради телесной пользы людей разногласия духовного свойства.
В оное же время, почувствовав, что слабею в вере и сомнения юности вновь терзают меня, подтачивая веру мою, словно вода камень, дал я обет не произносить словес вне стен обители и не вступать в беседы до исхода полугода, дабы не смущать других верующих своим сомнением, но в гордыне своей и эгоизме не вспомнил я до этого решения, что оставлю на это время все тяжкие заботы монастырские, тяжкий этот груз переложив на плечи братьев, потому молчание не принесло облегчения, но отяготило душу новым грехом, ибо зиждилось на камне эгоизма и не было жертвой, но лицемерием и бегством мирских трудностей, доходящих и в стены монастырские. И, хотя искал я в то время утешения в молитве, не обрел я мира в душе своей и не смог очиститься от мирских тревог, потому, думается мне, многие, пришедшие в это время в монастырь в поисках слова совета, ушли ни с чем, ибо, когда нет в душе вопрошающего Бога твердой веры, не увидит он ответа, как мы не видели, и не приимет его путей истины, как мы не смогли принять тогда. И по грехам моим Господь поразил меня, разбудив в слабой моей душе тоску по зеленым предгорьям и теплому солнцу моей родины, наслав на меня чахотку, дабы в страданиях душевных и телесных обрелась вера и закалилась душа, ибо видел он грядущие испытания и приуготовлял нас к ним. Первым в длинной череде испытаний стала смерть епископа Камелотского. Спустя несколько дней после этого известия отправились мы с братом летописцем и излеченной братьями паломницей в город Корнуолл, ибо там обитал епископ Палладий, папский легат и представитель наместника святого Петра на Альбионе. В городе жители готовились к коронации, ибо прежнего их властелина призвал к себе Господь, но посреди этих предуготовлений достигла нас новая печальная весть: священнослужитель корнуолльский жаловался на своего епископа, казалось и ему и жителям города, что не христианские обряды он творит, но языческие. Потому призывали они сместить епископа, для чего и просили учинить над ним разбирательство. И для этого разбирательства было решено созвать собор представителей всех католических (ни хрена!! ВСЕХ христиан звали) церквей Альбиона, дабы всем собором разобраться в истинности опасений. Оттого пришлось нам отправиться по дорогам Альбиона, дабы донести весть о соборе до самых дальних его уголков, населенных христианами, до каждого, кому должно было её услышать. Кроме того, уже более полугода прошло с нашего приезда, а всё ещё не был я знаком с окружающими нас замками и поселениями. Потому, когда отправились мы на это великое дело, многое было внове мне.
Путешествие наше началось неудачно, ибо рыцари Замка Печальной стражи не допускали нас внутрь, ибо прокляты были страшным проклятием приносить окружающим несчастье (со слов брата Дувиана), а потому отказывали они в общении по необходимости, стараясь не сотворить зла. Потому первым поселением, до которого мы дошли, был лагерь Императора Максимилиана, потомка византийских императоров, стоящего на землях Альбиона с небольшим отрядом. Тут ждала нас новая неожиданность – в войске его были и ариане, лишенные уже давно таинств церкви, ибо окружали их католики либо язычники, потому не было у них возможности исповедаться. По этой причине просили они разрешения исповедоваться католическим священникам. Памятуя о коварстве Ария и последователей его, насадивших сию богомерзкую ересь среди наивных языческих племен франкских земель, обещала мы поднять, насколько это будет возможным, вопрос этот на соборе и разрешить его каким-либо способом.
Далее вошли мы поселение под названием вертеп (за что до конца дней моих буду просить Господа нашего о милосердном прощении, ибо негоже монаху заходить в такие места), но жили там в числе прочих и христиане, потому долг наш велел принести и туда милость и прощение церкви. В полном соответсвии с названием жили там люди: Христиане, жившие там, не хотели признать своей нужды в Церкви милосердной; в утешении мог бы нуждаться лишь проживающий там торговец – человек неустойчивый в вере, ибо кто не верует всею душою - тот сомневается. Он испросил у нас чуда, дабы вера его укрепилась, но не получил от нас ответа, ибо должно было ответить ему по милосердию к душе бессмертной: ты поверил, потому что увидел Господа: блаженны не видевшие и уверовавшие, а по милосердию к плоти должно было промолчать. И далее в течение долгих дней шли мы в город Лондониум берегом моря (хотя не море это было – даже и цвет не сравнимый, и самый запах его был подобен сырому запаху скользкой рыбы – ни тепла солнца, ни мягкости водорослей не было в этом запахе, только холод от окружающих море белых утёсов) и предлагали каждому христианину, которого встречали на дороге своей, прощения и утешения sancta apostolica et catholica ecclesia. Так, водимые Господом, дошли мы до стен Лондониума, заселенного в те поры саксами, где оставили мы брата Дувиана, который вскоре нас догнал, и пошли в далекие и таинственные земли, лежащие вокруг острова Мэн. Самого острова мы не достигли, ибо был он со всех сторон окружен морем, а потому для нас, пеших, недостижим. Сам остров издалека выглядел вымершим, потому некому было рассеять дошедшие до нас неверные слухи о том, что друиды удерживают там в заточении (в бутыли) христианскую душу. Покинув этот таинственный остров, достигли мы, спустя некое время, крепости дэва, бывшей в то время восстанавливаемой, но не нашли внутри там христиан, ибо (?)ный Иоаннус был в отлучке, как и немногие христиане этой крепости. Потому, когда встретили мы (?)ного Иоаннуса, уже спешно покидая крепость, не смогли с ним ничего уже обсудить, лишь передали ему весть о соборе и отправились далее, ибо и у нас и, особенно, у него были дела, не терпящие отлагательств. Отсель поспешили мы далее в сторону, где проживали пикты, горя желанием узнать поболе об этом неизвестном нам доселе народе (или, быть может, о многих народах). Так мало о них знали даже их соседи, поговаривали даже, что дорога к ним была заговоренной, потому немногие могли достичь их земель. Мы же, вооружившись крепкою верою в Господа нашего Иисуса Христа и в Отца нашего небесного и в животворящего Духа Святого, а также применив знание гор братьями лекарями, достигли было страны пиктов, но не хватило нам самое малое веры нашей и воли на последний (ибо уже доносился до нас шум их поселений) переход и пришлось нам вновь спуститься на равнины. И во всем нашем путешествии был виден промысел Божий. После этой постигшей нас неудачи, отправились мы в загадочную страну Уэльс, где католики и язычники живут бок о бок в мире и согласии, где хижина отшельника соседствует с сидами, а королева фей и христианская святая могут оказаться сестрами. Лишь немного не достигнув самого города Арберта, встретили мы прекрасную деву, жившую в вере языческой, но обладавшую добродетелями христианскими, которая назвалась the Lady of the Lake и провела нас мимо чудных созданий, охранявших подъемный мост, называемых в тех местах троллями. Существа эти были огромны, покрыты мехом и мхом и вооружены странными предметами, призванными, по всей видимости, помогать им в охране моста. Сама крепость из всех построек этого острова могла сравниться лишь с построенными римлянами укреплениями Лондониума. Внутри же крепости нас ждало разочарование, ибо библиотека Арберта, единственное хранилище книг в Брутании (кроме нашего скриптория), содержала лишь описания языческих обрядов и поверий и мало что можно было читать без впадения в грех. Однако именно там впервые посетило нас видение. Привиделось нам, будто огромный камень красного цвета, как бы светящийся изнутри божественным огнем, опускается нам на головы и голос, подобный грому повелевает нам вернуться в обитель, ибо там есть в нас нужда. Просветленные этим видением, мы спешно собрались и отправились в обратный путь, но, поддавшись любопытству, не спешили и зашли ещё в крепость Дэва, в надежде узреть (?) Иоаннуса не в такой спешке, но как только отклонились мы от кратчайшего пути к монастырю, явлено нам было снова видение и голос был уже гневен и упрекал нас промедлением нашим, потому поторопились мы вернуться и не останавливались более нигде, пока не достигли монастыря.
В монастыре же встретил нас брат Ламберт, который рассказал, что приходили в обитель некие люди, назвавшиеся гонцами из Рима, что в наше отсутствие люди искали утешения в церкви, но ни подробностей, ни посланий не мог он нам сообщить, потому начали мы готовить нашу обитель к проведению собора, ибо именно в монастыре св. Иоанна было решено провести его. (Не последнюю роль в выборе места для этого великолепного события сыграло и то, что многие другие церквы и храмы острова находились тогда в запустении или же были разрушены). Приуготовления наши шли тогда полным ходом, уже было почти полностию восстановлено здание церкви нашей и уже проводились в ней службы, обновлен скрипторий, собран был урожай винограда с монастырских виноградников, числом братия возросла, монастырские лекари могли лечить все болезни и знания, накопленные монастырем, возросли. Из-за богатства собрания книг в монастырском скриптории, начали поговаривать уже и о чернокнижничестве среди братии – ибо не многие разумеют, что и в языческих книгах может быть скрыта божественная искра знаний, способных вылечить, предостеречь, научить равно и христианина и язычника, ибо в какого ложного бога не верили бы язычники по своему неведению, часть заповедей и законов роднит их с христианством, ибо кафолическое христианское учение естественно для человека, так как исходит от самого его творца. Потому подобно цельному изображению, разрезанному на куски и вставленному в грубые поделки ремесленника, выделяющимися (выделяются) своим мастерством, так и христианские истины сияют в самом сердце догм и норм других верований. Ибо идолы и кумиры неестественных религий не могут полностью извратить представления человека, самый разум его восстает против такого, ибо можно поколебать его веру, данную творцом, в отдельных заповедях, потому как человек грешен. Например, вспыльчивого можно отвратить от милосердия, но так как нет человека абсолютно грешного, нет веры, полностью противопоставленной христианской, ибо тогда она будет совершенно неестественною, будет отторгаться человеком как некая явная мерзость. Как раз в то время как церковь собиралась на Всебританский собор для избрания епископа в Камелот (Камелотского), оставшийся без епископа, дошли до нас слухи о великом сражении у города Лондониум. Как только дошли до нас вести об этом сражении, братия была отправлена на послушание: лечить раны воинов телесные и духовные, и нога святой надежды в нарушение устава покинула стены монастыря, дабы вылечить тех, кого можно вылечить, и спасти те души, что можно ещё спасти. Монастырские лекари ушли первыми, а затем Я и паломница, вылеченная в монастыре нашем и оставшаяся там, неся священную реликвию, также отправились в неблизкий путь до Лондониума.
Едва только вышли мы из дремучих лесов, окружающих наш монастырь, на тракт, как попалось нам двое язычников, называющих себя то ли пыхтами, то ли пиктами (ибо до сих пор не могу я научиться различать эти два племени по виду), однако вернее будет сказать, что не они нам попались, а мы им, ибо они оглушили нас и учинили нам допрос. По счастию, один из них, по его собственному утверждению, был воспитан в католической семье, поэтому он, узнав, что наши монастырские лекари лечат всех нуждающихся независимо от их веры, согласно принципам милосердия, завещанным нам, позволил нам идти дальше по дороге в Лондониум. Однако когда мы достигли места сражения, в лекарях не было необходимости, ибо все, кто нуждался в помощи, её получили. Потому уже в обратном пути догнала нас весть, что пикты\пыхты воспользовались тем, что войска Камелота стоят под Лондониумом, и захватили Камелот. Двор короля вынуждены были укрыться частью в Корнуолле, частью в нашем монастыре, и взывал к своему владыке о помощи. Владыка Камелота предпринял поход на защиту своих владений, оставив в бывшей сакской столице лишь небольшой отряд для удержания этой твердыни. Поход его окончился удачно – Камелот вернулся под власть короля, а Лондониум был разрушен, что потребовало немалого труда, ибо римляне воистину строили на века.
Из-за этих событий, собравшиеся было на собор священнослужители не были готовы для обсуждения церковных дел, ибо, живя в миру, затрагиваемы были происшедшим весьма сильно. Поэтому вместо собора всех церковных деятелей, состоялась у нас беседа лишь с епископом Корнуолльским. Впрочем, несмотря на малое количество представителей различных церквей, недостатка в противуположных мнениях не было, ибо епископ Корнуолла желал как можно скорее назначить епископа или хотя бы духовного управителя в Камелот и его при этом не останавливал печальный факт, заключавшийся в том, что некого было туда назначить, ибо братия была слаба духом и не могла окунуться в дела мирские, а священник Корнуолла не был достоин этого, ни из соображений мудрости, ни с точки зрения светскости\, насколько я могу судить. Кроме того, он не высказывал желания занять этот пост. Поэтому, вооружившись поддержкой братии, попытался я помешать назначению его, аргументируя это несогласием претендента и взывая к милосердию, ибо и в мирное время епископу нередко грозит расстаться с телом или погубить душу. За этот призыв и был я обвинен в ереси и подвергнут наложению епитимьи, хотя, видит Бог, я не исповедовался этому человеку, не искал у него прощения грехов и не находился ни под его духовным водительством, ни под его мирской опекой. Но всякий наказанный заслуживает какого-либо наказания, ибо не ведом мне человек, не грешащий ни в мыслях, ни в поступках своих, поэтому принял я настояние епископа, смирив взыгравшие во мне гордыню и гнев молитвой и постом. Епископ, обещав написать письмо в Рим с просьбой о назначении нового епископа в Камелот, удалился быстро, не узнав и не услышав (Еще как услышав!!! Но не пожелав прислушаться) о божественных видениях, посетивших в час его ухода брата Дувиана.
Сам же Собор был перенесён на несколько месяцев, однако этого срока оказалось достаточно, чтобы ситуация успела полностью перемениться. Лондониум пал окончательно, в Арберте, что в Уэльсе, был каким-то образом убит отшельник (святой человек непреклонного духа), из крепости Дэва исчез Иоаннус. Поэтому на соборе фактически вновь присутствовали лишь представители Корнуолла и монастырская братия. Воистину, сложна и непредсказуема должна быть жизнь в миру, среди мирян, как иначе объяснить то, что епископ Корнуолла, обладая обширными теологическими познаниями и, насколько моему рассудку ведомо, хорошо зная писание и труды отцов церкви, настолько властолюбив и немилосерден. Видно тяжелую борьбу с грехом ведет он в своей епархии, если каждое замечание о необходимости терпимости и милосердия вызывает в нем такой гнев. Своими воззрениями и убеждениями он пугает меня, ибо, если такова епитимья за противоречие, какого наказания требует грех? Если наказанием за опоздание на собор являются плети, что следует за неявку? Впрочем, сие лишь мои досужие размышления, ибо скорее он прав, называя меня еретиком, чем я, в своей гордыне лишающий его величайшей добродетели милосердия. Однако основной темой этого малого собора было обсуждение слуха, пронесшегося по острову. Слух этот был чудовищен и обвинял короля Овейна в пристрастии к языческим обрядам и в отказе от церкви кафолической вместе со всеми жителями королевства, находящимися под его рукой. Спор окончился на том, что решено было проверить достоверность слухов, но, не принося отрубленный от тела палец (Какой палец?! ЧЕЙ???), как предлагал священнослужитель Корнуолла (ранее - по вопросу об установлении факта смерти епископа Камелота), а лишь путем посещения самого места событий, поэтому и было дано брату Ламберту такое послушание, благо из Арберта, что в Уэльсе, как раз прибыл проводник и предложил свои услуги по указыванию короткой дороги. Слухи эти по прошествии некоторого времени были полностью опровергнуты, вопрос об интердикте более не стоял за необоснованностью, духовенство Брутании более не собралось, впрочем, Господь самим ходом дальнейших событий исключил самую идею проведения подобных соборов в будущем. А пока жизнь монастыря текла медленно и размеренно, только вот на монастырские яблоки возник неожиданный, но устойчивый спрос, надо полагать верующие считали, что всё, исходящее из монастыря, свято и благодетельно (ХА-ХА). В то же примерно время стали появляться во множестве рыцари, ищущие святой Грааль. Многие из них искали знаний, как в самом монастыре, так и среди книг скриптория, оставшихся от прежних монахов и привезенных из Вечного города, но узнали лишь, что только совершенный духом, ищущий в одиночку, преследующий истинно Христианскую цель сумеет быть достойным Грааля.
Так окончился первый год нашего пребывания на холодном острове Брутании.
Описание года второго пребывания Раймунда Эсхатолога на туманном острове Альбионе. Прежде всего постигла нас тяжелая утрата, ибо один из травников нашего монастыря скончался в дальних землях, и, хотя скорбная весть сия дошла до стен монастырских, ни тела его, ни места захоронения было уже не сыскать, правда летописец, зашедший позже в нашу обитель, рассказал о его смерти. Это событие уже стало предзнаменованием свершений дальнейших, темных и скорбных. Но прежде всего, еще в начале года прибыл из Рима человек, назначенный Отцом нашим, Папой Целестином I, епископом Камелота. Прибыв в наш монастырь, представил он письмо от Папы, сообщающее ему все необходимые полномочия. Письмо это не было адресовано никому, но всем (видимо так задумал Папа помирить церкви Брутании), поэтому, не распечатывая того письма, отправились мы в Корнуолл с епископом Камелота, и в пути не было меж нами беседы, ибо, будучи удален от дел мирских (впрочем не так далеко, как желало мое сердце), не мог я сообщить ему ничего нового, потому, придя в Корнуолл и узнав там о содержании письма, вскрытого епископом Корнуолла, папским легатом, возвратился я в обитель, оставив епископам обсуждать дела мирские. Спустя некоторое время вновь покинул я места освященные, держа путь в сторону страны пиктов, ибо не было там христиан, и за долг почел я принести туда слово Божье. Мнилось мне, что в присутствии епископа в Камелоте, нет угрозы святой церкви в его окрестностях. Добравшись же едва только до Замка Печальной Стражи, узрел я, как рыцари Камелота едва сдерживают напор пиктов/пыхтов. Там же встретил я епископа Камелотского, однако сопротивление рыцарей было сломлено и пришлось мне возвратиться к началу своей дороги за лекарями монастыря, ибо те, кто был жив, могли в нуждаться их помощи. И такоже взял я Ногу св.Надежды и вынес ее для той же цели из стен монастырских, вторично нарушив устав обители. Достигнув же места сражения, застали мы там лишь немногих, которые поведали, что рыцари Камелота отступают, а по пятам их идут племена языческих воинов, потому направились мы с братьями в Камелот, дабы там, в меру своих сил, быть полезными. Прибыв же туда, узнал я, что епископа никто не видел с момента первой битвы, пик/хты же наступают и грозятся взять Камелот. Услышав сию весть, оставил я братьев в Камелоте, сам же кружными путями пошел снова к месту недавней битвы, дабы найти епископа и сообщить всем христианам печальные события, ибо, проходя мимо обители нашей, узнал я, что Камелот уже был взят. Однако, хотя за Замком Печальной Стражи шел я уже по большим трактам, но, не встретил на пути ни одного нехристя, посягнувшего бы на мою жизнь, и вскорости достиг я крепости Дэва, а затем и Арберта, где меня впустили лишь оттого, что знали, ибо крепость уже готовилась к осаде. Впрочем, не успел я рассказать обо всех событиях, как прибыл туда же епископ Камелотский, который чудными путями добрался туда из Корнуолла и принес новости более свежие. Нам он поведал, что Камелот пал и Корнуолл такоже взят, что христианское население большей частью перебито, потому Уэльс стал последним оплотом христианства, и, в подтверждение слов его, стали стекаться в Арберт беженцы и остатки армий. Положение же крепости было уязвимо, ибо, хоть и готова она была к осаде, но не к чуме, которую по слухам насылали пик/хты, и с которой местные лекари бороться не умели. Узнав о том, предложил я принести из нашего монастыря записи брата лекаря, ибо он умел врачевать все болезни телесные, и, коли на то будет воля Господня, и самого его привести. Впрочем, епископ считал, что внутри крепости следует быть духовенству, поднимать боевой дух воинов и печься о душах их, а затею саму запретил, как безрассудную, сказав, что малое количество больных сможет он исцелить силою веры своей и милостью божьей, а при пандемии и лекари не успеют всех спасти. Поведя в крепости еще некоторое время и увидев слабость христианских лекарей в ней, собрался я идти в свою обитель, нарушив повеление епископа и не спрося на то его благословления, ибо видел я, что в крепости уже довольно священнослужителей, и дух мой, взращенный под жарким солнцем Иберии, возмутился осторожностью местных жителей, вызванной, как позже я понял, близким соседством с землями язычников, а потому вечной угрозой нападений. Тогда, однако, я этого не видел и потому, вооружившись горячей молитвою, отправился, невзирая на запрет, в обитель, оставив ногу св.Надежды в церкви Арберта и объяснив ее чудотворящее действие. Путь свой в монастырь держал я в этот раз дальними и глухими окольными тропами, ибо не желал встреч на сем пути. Надобно сказать, что дорога моя пролегала большею своею частию берегом той реки, на которой стоял наш монастырь. Берег этот, поросший густым кустарником, обрывистый и изрезанный, хорошо скрывал путников от любопытных глаз, следящих за основными трактами тех мест, поэтому, хотя и проходили совсем рядом со мною неизвестные мне воины, лесная тень надежно меня укрывала и прибыл я в обитель напуганным и усталым, но незамеченным. В монастыре было пусто. Местные жители рассказали, что случился набег язычников, а брата виноградаря убили еще когда братия находилась в Камелоте, там же и брат лекарь крестил сейчас кого-то. Также донеслись до меня слухи о благородных дамах и принцах Камелота, скрывавшихся за рекой вместе с нашим послушником. Язычники, ходившие за лечением в обитель, пытались ограбить монастырский скрипторий и сам храм. Зайдя однако, в скрипторий увидел я что нетронуты лежат ценнейшие рукописи его, а в храме реликвии его и даже pillum, которым убиен был Господь наш. Все эти вещи вынес я из монастырских стен, предвидя скорое их разрушение, и отнес тем же путем в Арберт, все еще готовый к осаде. Несмотря на известия о том, что язычники вскорости напасть не смогут, люди в Арберте готовились к последней битве: мирное население вкатывало на стены камни, и даже некоторые священники вооружались. В это время епископ Камелота послал меня выйти из Арберта тайным путем (ибо ворота из осторожности уже не открывали) и искать союзника, способного вмешаться в ход битвы, ибо полагал он, что в одиночку крепости не выстоять. Потому послал он меня искать легендарный Замок Белого Дракона, в землях, лежащих за государствами язычников, с предложением военного союза. Перед самыми воротами встретил я летописца и уговорил разделить дорогу, ибо этот человек давно и много ходил по земле Брутании и многое знал о ее народах. Выйдя вдвоем из земель Уэльсских пошли мы вдоль великой реки в земли пиктов и пыхтов, ибо за ними, по слухам, лежали земли Белого Дракона. Всякое встречалось нам в дороге, но язычники или были утомлены военными действиями или по милости Божьей, нас не трогали, хоть и не знали они ничего о Белом Драконе, сколь далеко мы ни заходили в их земли. Решив, что ищем мы не там, пошли мы тогда в Финангаро, где, по слухам, мог человек обрести ответ на любой вопрос (а по другим слухам мог и не обрести). Таинственное место это лежало в другой стороне от Арберта, потому путь занял у нас долгое время, однако мытарства наши были вознаграждены тем, что на дальних подступах к крепости встретили мы с летописцем брата Дувиана. Восседал он на своем неизменном осле странной масти, и радовались мы, ибо не чаяли уже застать его в живых - еще на пути нашем к пиктам дошел до нас слух, что монастырь был осквернен и ограблен, а братия перебита. Другие же слухи утверждали, что бежавшие из обители братья вынесли оттуда Грааль, потому спрашивали мы его подробно и долго, ибо последним он был в обители и единственный выжил из братьев. Брату же Дувиану не было известно ничего ни о слухе, ни о, тем паче, Граале, хотя и правдой оказалась весть об осквернении монастыря и гибели братьев и не только их, но и беженцев скрывавшихся на берегах реки. Рассказал он нам также и о том, что в Корнуолле сохранилась sancta catholica et apostolica ecclesia, но на помощь оттуда надежды не было, сам же он торопился в Арберт, на этом пути мы его и оставили, сами же направились в Финангаро, расположенное на высоком, покрытом лесом холме. Обитатели этого поселения оказались людьми гостеприимными и щедро предложили нам постой, и также рассказали, что в поселении у них есть странная достопримечательность-молоко волшебной козы. Каждый, дескать, отведавший этого молока, получал ответ на любой свой вопрос, правда, рискуя при этом на время самому превратится в козу и не получить тогда уж никаких ответов. Поскольку к этому времени мы обошли уже все известные нам земли и не нашли Замка Белого Дракона, пришлось нам, алчущим знания, прибегнуть к этому языческому способу. Потому, выпив молока, летописец спросил о Замке и услышал в ответ горестную весть что в легендах только был этот Замок, я же, отведав в свою очередь этого странного сладкого питья, что ничего не известно Отвечающему о Граале (и это, как потом я понял, было сразу бы мне ясно, потрудись я задуматься, ибо как мог языческий дух, умилостивляемый молоком волшебной козы, знать о местонахождении величайшей святыни христианского мира?). едва собравшись уходить оттуда, встретили мы брата Дувиана и нескольких лекарей с ним, направляющихся также в поисках ответов, и мною он был благословлен на сей подвиг (что, впрочем, ему не помогло). Опечаленные полученными известиями, зашли мы в Арберт, а затем скитались некоторое время нехожеными тропами, встречая то друида, то идущего тропою сакса, то выходя вновь под стены Лондониума и Арберта. Под стенами Лондониума и остановились мы для краткого отдыха - долгим было наше хождение, хоть и безрезультатным. Там то и настигло нас Видение. Привиделось мне, будто нахожусь я в монастыре, и приходит туда шут, путник, бредущий по дорогам мира, а с ним и сказитель-менестрель. И этот шут спрашивает меня, может ли он, чувствуя христианские заповеди в сердце своем днем, но возвращающийся к ложным богам своих предков ночью, быть истинным христианином. И казалось мне, что милосердия и утешения искал этот человек, но нашел ли он их в нашей обители, воспринял ли он их от матери нашей церкви, осталось мне неведомым. И далее в видении оказались мы с летописцем и паломницей, идущими мимо Замка Печальной Стражи, в котором отчего-то было великое множество язычников и саксов, а в ворота их стучал рыцарь, вызывающий их на бой и победой своею в поединке доказывающий многим милость к нему Господа и истинность своей веры, и уверовали язычники в сердце своем и крестились во множестве. Очнувшись от этих видений, в недоумении от открывшегося мне, обнаружил я себя невдалеке от Лондониума, там же присоединилась к нам та самая послушница и пошли мы обратно, в Арберт. Арберт же все еще ожидал штурма, хотя язычники и не проявляли агрессии, в святилищах же его скопились теперь все известные христианские святыни Альбиона. Прибавилась к ним и голова, которая могла после вознесенной к ней вопрошающим горячей молитвы ответить на любой вопрос, ей заданный. Голова эта, как говорили, была запечатленным образом Господа нашего Иисуса Христа в камне, подобно тому, как нерукотворный спас был запечатленным образом Его в изображении. Но вопросов у нас уже не было, ибо поисками Грааля занимался цвет рыцарства. Там и снизошло на нас откровение, что не должно нам более пытать языческих чудес. По причине этой вернулись мы к концу года в монастырь и узнали, что язычники не осквернили его, ибо пал на них гнев Божий и, в страхе перед поразившем их, ушли они. И с тех пор не покидал я более стен монастырских до сего часа, когда пишу я сию исповедь и каюсь во многих прегрешениях, ибо не только в помыслах своих грешен был, но и в деяниях, общаясь с сидами, многократно пользуясь их помощью и водительством, не подчиняясь наставлениям епископа, редко посещая церковные службы в годы смут и войн, умирающий ныне без отпущения грехов и церковного покаяния, но в раскаянии и осознании своих прегрешений перед Господом, и в этом Confiteor solum hoc tir(?) Dominum. Прославляя милость Твою, сострадание Твое и милосердие Твое и самое Тебя, даровавшего мне vitae venturis saeculi. Засим остаюсь и здесь Раймундом Эсхатологм, твердо верящим в радужную перспективу Страшного, но Милосердного Суда Божьего. Judicanti respondura